Записка на двери: «В этот дом без моего разрешения никому не входить». 

Староверка Агафья Лыкова живет в тайге в одиночку уже 30 лет. До ближайшего поселка Матур от заимки более двухсот километров. Но людям отшельница рада. Агафья рассказала «Вокруг света» о своем одиноком житье-бытье.

1. 



ГЕРОИНЯ.

Агафья Карповна Лыкова.
Три семьи староверов Лыковых (братьев Степана, Карпа и Евдокима) ушли в сибирскую тайгу из Нижегородской губернии в  1930-е  годы и много лет жили в полной изоляции от цивилизации, переходя с места на место. После  1946  года семья Карпа обосновалась на берегу реки Еринат, притока Абакана. Агафья родилась в  1944  году. Она была младшей из четырех детей. Мать Акулина умерла в  1961  году.
В  1978-м  заимку Лыковых нашли геологи, а в  1981  году один за другим умерли братья Агафьи, Димитрий и Савин, и сестра Наталия. По одной из версий – из-за отсутствия иммунитета и антител к большинству болезнетворных вирусов, возможно, занесенных посетителями.
После  1982-го  о Лыковых узнала вся страна: в «Комсомольской правде» появились первые заметки журналиста Василия Пескова об отшельниках.
В  1988  году скончался отец Агафьи, Карп Осипович. В  1990-м  Агафья Лыкова переехала в старообрядческий женский монастырь, но через несколько месяцев вернулась на заимку. С тех пор Агафья живет там одна.

ИСТОРИЯ.
Старообрядцы.

Во второй половине XVII века в Русской православной церкви произошел раскол. Его причиной стала реформа, предпринятая патриархом Никоном при поддержке царя Алексея Михайловича в 1650-х годах. Реформа изменила канонические правила и церковные обряды. Например, двуперстное крестное знамение было заменено на троеперстное, вместо «Исус» стали писать «Иисус», крестный ход совершать навстречу солнцу, а не посолонь. Со временем изменениям подверглись практически все стороны религиозной, а затем и культурно-бытовой жизни русского народа. Нововведения встретили сильное сопротивление со стороны приверженцев старых обрядов, которых стали называть раскольниками и старообрядцами, преследовать и уничтожать.
...Хотели люди разыскать нас, но Господь избавление послал, град сильный и воду большую. Из валежника сделали плотик, переплывать стали. Потом по речке переселились, а что там за жисть-то?
Баданный корень, березову кору ели. Ячмень два сорта: простой и голый, рожь, овес – это было. Ежедневно солому на ступе толкли. Всяку траву запасали: кипрей, которую называют иван-цай. Сейчас для себя собираю на питье. Мать-и-мацеху, русянку, чабрец – богородскую траву. На рябиновом листу жили. Что тут это рассказывать. Моркови не было у нас, только репа, редька, брюква.

2. Агафья Лыкова считает уединенную жизнь вдали от человеческой цивилизации спасительной для души и тела.
 



3. 



Про чужих.

...Когда люди пришли, мне 34-й год шел. Мы уж знали, что с вертолета увидели пашню. Недели две как прошло, и они пришли. Второго июня отмолились, и я как раз гляжу под окошками кто-то забегал. Дело негодно. Соболь это или не соболь, что-то незнакомое. А это были собаки.

Виктор, Галина, Григорий, Валерий – хорошие люди были. Соль они принесли, консервы и хлеб, но мы-то от этого отказались. Утром на другой день пришли, принесли рыболовные крючки.

Первое лето мы к ним в гости ходили. Всей семьей с ночевыми, палатку нам поставят с печкой железной. Молились мы в открытую. Мы им картошку, орехи. Они нам лопатки, топоры, гвозди, материал – красный сатин. Еще рукава есть у меня от него, того сатина.

31 июля в протоке сетка стояла, иду и вижу следы медвежьи. Надо было мене вернуться домой. А я за рыбой решила сходить. Две рыбки нашла, топорик был с собой. Страх. Оглядываюсь, где бы медведя не было тут. А вот он в ложбинке заворочался. Только увидела его, он как вылетел и на меня попер. Я тогда только стала молиться, вижу – все уж мене. Он развернулся, круг дал и побежал от мене. Взяла в руки камесек с топориком и домой тихонько пошла. Пришла домой и великомученику Георгию стала молиться. А он в балаган залез. Там колоски пшеницы росли, как-то попали зернышки. Все сломал и целу неделю не отступал. Пока его вертолетом не накрыли. Он и приудалился все-таки. А по морозам в октябре пришел и давай лазить по пашне. Так тут и зимовал. Весной вылез. Слышала – рявкал. На дороге к ключу нашел падаль, марала. Если бесснежна зима, то он будет всю зиму лазить. Это такой медведь – самый страшный.

4. Агафья признает лишь церковный устав, бытовавший на Руси до раскола. 




5. Отшельница Агафья Лыкова стала живым символом старообрядчества. 



6. Записка на двери: «В этот дом без моего разрешения никому не входить». 



Про хозяйство. 

...Проснулась, помолилась, истопила пець, поела, опять моление, дела по хозяйству. Шесть коз у мене. Сложно с ними: то не едят, другое не едят. Пасти их негде. Летом ветки таскаю, зимой лапы и сено. Можешь, не можешь, а надо кормить. За 30 лет коз много было. Некоторые поумирали, некоторых отправляла обратно.

Не достаю до пеци. Не выросла. Рост-то малый у меня, в семнадцать был как у десятилетнего ребенка. Хлеб пеку: соль, вода и мука. Вообще не портится, превращается в сухарь. Зимой неделю хранится.

Лучше застоявшаяся квасня. Подымется квасня-то, выкладывашь в посуду, оставляшь маленько. Если не подымется, то заново заводишь – долго ждать. Густо тесто надо сделать сильно, если жидко, то не подымается. С морковой пекла хлеб, с репой, с картошкой, на отрубях или с вареным зерном (пшенично или ржано берешь). 

Грибы, ягоды под ногами почти растут. Урожай не всегда. Варенье на меду делаю, сахар не ем. Мед Николай, сын Ерофея (Ерофей Седов, бывший геолог, долго жил на заимке Лыковых. –  Прим. «Вокруг света» ), привозил с Таштагола, он у христиан покупал. Как-то с митрополии высылали. А теперь я не знаю.

Сейчас картошку сажаю, овосси. Здесь-то и пшеница доходила. Рыбу сушу, которая позже на зиму – солю.

7. До заимки Лыковых добраться можно только по льду, камням и лесам.  



Ране-то бывали морозы, минус 40 градусов. Вся изба застывала. Дрова сыры, пець не топлена. Встаю, огня нету. Добуду огонь, затоплю печку. Чтоб нагрелось маленько. А сама под одеяло скорее, и кака попадет кошка. Руки грею от ей – и сама греюсь. Кошек всех-то до семи.

Какая зима, так и топишь. Посуда смерзалась с водой. Вязанку принесу на сутки-то. Семьдесят ступеней надо пройти, подняться. Лева нога третьего года отказала. На правой ноге ходила только. Оденешься с ревом. Хоть сколь-то сварить себе. Про это и говорить не хочу.

Я молилась Антонию Великому, а тут звук. Вертолет, сено привезли. Летчики-то старые, всех помню. Хорошие. Орехов-то было маленько, я им давала. Когда просветило, то полетели, ждали, пока туман разойдется.

Шью на руках, стираю летом в реке, три раза за водой хожу, тепло – в балагане живу, тут и варю, и кошки со мной. Паспорта нет. Здесь-то зачем он нужен?

Не хочу ли переехать? Нет уж, теперь все.